Из статьи Е. Н. и Н. А. Андрущенко, Д. Б. К .»КОРЕЛЬСКИЙ ВО ИМЯ СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ ЧУДОТВОРЦА МУЖСКОЙ МОНАСТЫРЬ»:
…Положение с воспитательной и прочей работой в трудовой колонии оказалось столь плачевным, что 22 апреля 1923 года было решено ее реорганизовать и перевести в Архангельск. 3 ноября колония переехала в губернский центр. Бывшее монастырское хозяйство «находилось в ведении Архгубоно, но под колонией дефективных детей и доведено было до невозможного состояния: окна выбиты, крыша со скотного двора, снесенная ветром, лежала в поле, на чердаке пророс ячмень, трубы на чердаках зданий от дождя размокли, штукатурка с потолков внутри зданий отваливается. В стенах скотного двора от неравномерной осадки образовались щели, крепостная стена вокруг хозяйства с трех сторон распилена на дрова и сожжена. Луга и пожни запущены, сточные канавы заросли мхом… и потеряли первоначальное назначение» (ГААО. Ф. 282. Оп. 1. Д. 91. Л. 17).
12 октября 1923 года Архангельское уездное земельное управление заключило арендный договор сроком на 12 лет (до 1 октября 1935) с Я. М. Потаповым, жителем деревни Питяево Конецдворской волости Архангельского уезда, о том, что ему передавалось «в хозяйственное арендное пользование Усть-двинское хозяйство» (в том числе 12 десятин (десятина – немного больше гектара) сенокосных угодий, 4800 квадратных сажень (квадратный сажень – немного больше 4,5 квадратных метров) пахотной земли, 3730 квадратных сажень усадебной, 600 квадратных сажень огородной, 3 десятины выгона для скота) со всеми постройками (Михеева. 2003. С. 255-256). Однако 8 февраля 1926 года договор с Потаповым был расторгнут. 19 февраля на землях Корельского монастыря поселились 3 крестьянские семьи, объединившиеся в артель для совместного хозяйствования: Немоновы, Козьмины и Кузнецовы — жители Исакогорской волости Архангельского уезда 14 февраля 1926 года состоялось собрание членов артели, на котором было решено объединиться в сельскохозяйственную коммуну «Искра», председателем был избран М. И. Кузнецов, в совет коммуны вошли представители всех 3 семей. К концу 1929 года в коммуне трудились члены 22 семей, возглавил ее член Вознесенского волисполкома 30-летний Федор Анкудинов. Первоначально коммунары жили в 2-этажном братском корпусе, позже — в отапливаемых помещениях Успенской церкви; в подвале Никольского собора держали скот. Документы 1930 года свидетельствуют, «что стена разобрана на дрова, в настоятельском корпусе скотный двор, церкви открыты, переходы разваливаются, портал разбивают». Летом 1933 года пожар уничтожил верхнюю половину колокольни. Часть верующих коммунаров, посчитав это Божией карой, уехала. К середине 1935 года у стен Корельского монастыря осталось жить всего 15 семейств.
В 1931 году по заданию ГИМ (государственного исторического музея) была организована 2-я научная экспедиция — Беломорско-Онежская, которой руководил Пётр Дмитриевич Барановский. Причиной организации такой экспедиции стало тяжелое положение памятников деревянного зодчества на Севере и необходимость сохранить лучшие произведения. Прибыв в начале августа в Корельский монастырь, Барановский записал в дневнике экспедиции: «В монастыре в настоящее время помещаются сельскохозяйственная коммуна и лагерь пионеров. В главном Никольском соборе в папертях устроены спальни, в самом храме — клуб пионеров. Иконостас полуразрушен, вся резьба сбита, часть икон уничтожена. В малой церкви помещается театр коммуны, все имущество церковного характера уничтожено» (Ильина. 1996. С. 213). В 1932 году. под руководством Барановского была разобрана и к осени 1933 года доставлена в Москву, в музей-усадьбу Коломенское, восстановлена надвратная башня (около 1691). С апреля по октябрь 2007 года в Коломенском были проведены работы по реставрации башни и установке ее на новом месте на искусственно созданной земляной насыпи, представляющей собой земляной вал…
НИКОЛЬСКИЕ КОММУНАРЫ
Несколько дней стояла жаркая погода. В жирной маслянистой земле, черными квадратами зиявшей среди рыжего болота, с утра до вечера копошились люди. Пока вёдро, коммунары торопились закончить посевную.
Радостно крестьянину шагать по тёплому полю. Лукошко с ячменём приятно давит на плечо, а щедрая рука без устали разбрасывает веером зерно.
Третий год живут здесь коммунары под одной крышей, и каждое лето благодарная земля сторицей воздаёт за их труд, приумножая артельное хозяйство. Коммунары уже купили в Рикасихе двух добрых лошадей – Карько и Серко — и приценивались в других деревнях к коровам (хотя молока оставалось много и от тех, которые были привезены при объединении, но коммунары уже подумывали о своём небольшом маслозаводе). Соседи, сначала недоверчиво относившиеся к чудом возникшей у Никольского рукава единственной в волости коммуне, зачастили в «гости». Некоторые из них после этого навсегда оставались здесь.
Федор Поликарпович Анкудинов, тридцатилетний председатель коммуны, разомлев на солнце, снял пустое лукошко с плеча и озабоченно посмотрел на восток. Сегодня вечером он собирался ехать в Архангельск за стеклом для нового скотного двора, но поездку, видимо, придётся отложить: небо за монастырём зловеще темнело. Председатель засыпал в лукошко новую меру ячменя и снова зашагал по полю, торопливо размахивая рукой.
Однако не показало ещё дно лукошко, как низкие тучи заволокли всё небо. Неожиданно рванул свежий ветер и, закинув подол рубахи председателя, сыпанул на голую спину целую пригоршню крупных холодных капель. Где-то рядом чиркнула ослепительная молния, с сухим треском лопнуло небо. Федор глянул назад – желтые языки пламени мягко лизали берестяную крышу колокольни.
-Гори-и-им! – донёсся истошный крик.
Председатель выпустил из рук лукошко и бросился к дому. Наверху уже металась с ведром воды в руках коренастая фигура Чичерина. Дождь внезапно стих. Народ бестолково суетился, не зная к чему приступиться. Воды под рукой оказалось немного.
-Бабы, тащите молоко.
Федор вылил несколько ведер молока на балки. Кромка огня, шипя, стихала, но через минуту ещё более озверело набрасывалась на сухое дерево.
Не успели коммунары опомниться, как пламя сожрало все деревянные части колокольни. Небо освободилось от туч и мирно голубело над почерневшим каменным остовом. Свершившееся было похоже на сон. Казалось, что какая-то злая сила коршуном налетела на коммуну, изрыгнула пламя и умчалась прочь, внеся сумятицу в дружную семью. Старухи зашептались о божьем наказании, об осквернении монастыря бесовской коммуной, о том, что они, дескать, предупреждали Федора Поликарповича, да он не хотел слушаться. Ещё не то, мол, будет, ждите гласа небесного.
— Это ты, окаянный, вместе со своим Чичериным смутил наших мужиков, — наседала на председателя жена Мошникова. – Да разве можно в боговом месте устраивать коммунию? Ты об этом-то подумал? Уезжать надо отсюда, бабы, уезжать!
— Да, да! – поддержал её кто-то ещё.
Анкудинов пытался успокоить женщин, но легче было керосином потушить огонь… Председатель с досады плюнул и отошёл к угрюмо молчавшим невдалеке мужикам.
-Вот ведь, бесовы дети! Давно ли просились в коммуну, а уже забыли обо всём. Оказывается, мы их на аркане тащили сюда!
— Ничего, Поликарпович, — пробасил кузнец, вытащив изо рта пузатую трубку с табаком. – Баба с возу… Одна колокольня сгорела, а слёз – корыто. Вспомнили бы, с чем приехали.
И Федор Поликарпович ясно увидел, как ровно три года назад он, толкая в костлявый зад свою единственную коровёнку, загонял её в качающийся на воде павозок, взятый в аренду у зажиточного мужика Ивана Воронцова.
Утро только что начиналось, но все жители деревни Вагино, расположенной на острове, собрались на берегу. Событие было исключительным – несколько семей продали свои дома, объединились в одно хозяйство и навсегда уезжали из родных мест.
Уезжали, в основном, потому, что река, размывая песчаный берег, очень близко подобралась к деревне. Дом Анкудинова, например, уже готов был свалиться в воду. Мужики закрепляли грунт в 1913 году, но за пятнадцать лет все сваи вымыло и унесло половодьем.
Будучи членом Вознесенского сельсовета, Федор Поликарпович в 1928 году поставил вопрос об укреплении берега на волостном съезде. В перерыве между заседаниями к нему подошел уездный агроном Спиров и посоветовал: — Ну что ты, Андрей, цепляешься за этот берег? Время сейчас тяжёлое, средств у государства мало. Ехали бы вы к Никольскому монастырю. ведь сколько земли там пустует после монахов. Только нужно собрать семей восемь, чтобы образовать коммуну. выдадим вам ссуду. Кроме того, с переселенцев государство не берет налог.
Федору Поликарповичу особенно запали в душу слова о земле. Остров каждой весной заливало так, что в гости друг к другу ездили на лодках, а иногда у кого-нибудь бурная река уносила овин или амбар. Все с нетерпением ждали конца половодья, но вода спадала, и весь остров оказывался под слоем липкого ила, сквозь который с трудом пробивалась трава, так что даже лошадей в период весенних работ негде было кормить.
В деревне весть о переселении и организации коммуны встретили хмуро, но кое-кто из живших на самом берегу согласился осмотреть место. В начале мая 1929 года, едва только прошел лед, на легком карбасе Федор Анкудинов, Тимофей Погребной, Степан Княтов с двумя сыновьями – Федором и Иваном — и Михаил Анкудинов отправились к Никольскому берегу.
Все знали о богатой земле монахов, многие раньше бывали в этих краях на рыбалке и хорошо помнили, как за ними охотились «долгополые» и наказывали их «за незаконную ловлю рыбы в водах, принадлежащих монастырю».
Жилой дом слепо глядел на приехавших тёмными глазницами окон. Берег казался пустынным. Две семьи — Ивана Чичерина и Евстафия Пульменцева — работали на небольшом участке земли. Остальная пустовала, зарастая травой и кустарником. Пока не поздно, её можно было без особых затрат распахать, и тогда она, прикинули мужики, даст хороший урожай. За пахотными землями простирались сенокосные острова, на которых паслись дородные коровы Чичерина и Пульменцева. А берег Никольского рукава был завален выброшенным в половодье лесом, которого так не хватало им всегда в деревне. И сердце крестьян дрогнуло.
Недели через две они грузили своих тощих коров в павозок.
Ребятишки шумными стайками носились между возами. Древние старушки и старики, собравшись на угоре, с явным неодобрением косились на сборы: где это видано, чтобы мужик бросал свой дом и ехал за тридевять земель киселя хлебать. Надо отчее место крепить, а не бросать.
— Бог-то он всё видит, бабоньки. Он не простит. Вишь, что выдумали: коммунию! Да разве хлебопашец будет с кем-нибудь делить своё добро?
Мужчины молча помогали переселенцам. Они бы и сами не прочь уехать, но вековая осторожность крестьянина держала их в деревне: посмотрим, что из этого получится у других, а мой дом ещё не валится в реку. (Кое-кто из таких через год будет проситься в коммуну).
Глубоко осевший павозок отчалил. Маленький катерок еле тащил его мимо низких берегов. Среди лошадей, коров, лопат, ухватов и горшков сидели притихшие мужики со своими семьями. С грустью смотрели они на остающийся за кормой родной островок и с надеждой – вперёд.
— Ну, Федор, вручили мы тебе свою судьбу, постарайся для общества, — сказал кто-то. – Раз ты член сельсовета, то тебе и хлопотать за нас.
Приехав, переселенцы сразу стали готовиться к долгой совместной жизни: женщины приводили в порядок домашнее хозяйство, Степан Княтов ремонтировал окна и двери, остальные работали в поле.
Всё делали сообща, но первое время каждая хозяйка доила свою корову сама, хотя молоко и сливалось в один бидон. Расставаться с вековыми привычками было тяжело. Только извечное стремление крестьян к взаимопомощи и тяга к общине, на которую в своё время так уповали народники, в новых условиях при поддержке государства и отсутствии разлагающего влияния кулаков помогли крестьянам преодолеть все трудности.
Вскоре пришли первые радости. Вовремя успели посеять жито и овёс и посадить картошку. Отремонтировали половину дома – внизу сделали общую столовую и кухню, а вверху – жильё. Приехал печник на год из Вознесенья, чтобы сложить печи в комнатах и оборудовать пекарню. Обновили скотный двор. По договору возили в архангельские торговые организации сметану в обмен на кожу и материю. Хозяйство так быстро встало на ноги, что вскоре смогли даже выделить для детей помещение под детский сад и школу. Видя, как труд приносит богатые плоды, коммунары работали с азартом, кроме того, хотелось утвердить в глазах всего уезда выгодность того предприятия, которое они задумали.
Коммунары в 1930 году (фото из городского архива)
Постепенно складывались новые обычаи, традиции, отражающие коллективный быт. Например, в столовую собирались по звонкому удару колокола. Степенно рассаживались за общий стол в виде буквы «П». Женщины разносили обед. Тому, кто не доедал первое, не давали второе — каждый должен беречь общественное добро. Если вечером было тепло, молодежь танцевала под гармошку прямо на улице. Зимой собирались в красном уголке, которым заведовал Вася Котов, а иногда запрягали Карько и Серко в специальные выездные сани и шумной компанией ездили в Шихириху. В праздники ребята освобождали столовую и ставили концерты художественной самодеятельности. Особенно нравились всем частушки в исполнении братьев Сухоруковых.
Весть об успехах коммуны разнеслась по всему уезду. В сентябре из деревни Беречева приехал «в гости» зажиточный мужик Егор Котов. Все высмотрел, потрогал руками добротное хозяйство, попил чаю с бывшими соседями, побеседовал с ними на завалинке и попросил принять его в коммуну. Федор Поликарпович обрадовался, но не подал виду.
Этой же осенью прибыли семьи Василия Потапова из Питяева, Петра Карельского из Шихирихи, а через год – Ефима Воронцова из Лаи, Ирины Карельской , Алексея Булыгина и Петра Воронцова из Большой Кудьмы. Самыми последними записались в коммуну боязливые Мошниковы из Беречева.
И вдруг этот пожар. Мошниковы сразу же засобирались домой, пугая коммунаров божьей карой. Чем настойчивее председатель уговаривал их остаться, тем упрямее становились беглецы. Настал день, когда они погрузились на карбас и отплыли в свою деревню. Никто не помогал им и не плакал при расставании., словно сухой ком земли отвалился от лемеха плуга, а не старые соседи уехали. Только посуровели лица.
В коммуне, на первый взгляд, ничего не изменилось. По-прежнему вовремя пахали и сеяли, по-прежнему собирались на обед по удару колокола, но в отношениях коммунаров появилась трещинка, которую председатель сначала никак не мог заделать – коммунары разделились на два лагеря. Те семьи, которые при обобществлении были богаче, стали держаться чуть-чуть особняком.
— Я вам сдал Мишку, -кричал Егор Котов – Такой лошади вам век не видать.
-Ездит, ездит, а толку никакого, — ворчала Павла Карельская на собрании в сторону председателя, который действительно иногда возвращался из Архангельска, не сумев оформить с первого раза какой-нибудь нужный коммуне договор. – Лучше бы эти дни работал в поле.
Федор стал посылать в Архангельск других, хотя и знал, что у них совсем ничего не получится. Разговоры стихли, но тут заболели телята, и один пал. Заведовал животноводством в то время Чичерин.
— Загубил наших телят обратом, — набросилась на него Карельская. – Не знает ничего, а заведует.
— Что ж ты хочешь? – спрашивали её.
— Убрать надо Чичерина, чтоб вместе с нами работал всё время, а не как сейчас.
— Тебя, что ли, поставить? – заступался кое-кто, но большинство молчало, чтобы не бередить страсти.
Федор Поликарпович, беспокоясь о судьбе коммуны, рассказал обо всём в районном исполнительном комитете. Приехала целая комиссия. Ветеринар установил, что режим кормления телят был правильным. Но Карельская шумела по-прежнему.
-Хорошо,- сказали тогда ей, — нам такие специалисты, как Чичерин, нужны. Сделаем его председателем колхоза.
— Ну и слава богу, — комментировала Карельская.
— Мужики! – возмутился кто-то в зале. – Она нас всех перессорит. Неужели мы не постоим за дружбу, как раньше стояли?
Решением собрания тут же Карельскую исключили из коммуны.
Мир в коллективе был восстановлен, но коммуна потихоньку стала терять своих членов, хотя работали по-прежнему хорошо. В 1935 году два рыбака, семьи которых жили в Мурманске, перешли работать в рыбную промышленность. На берегу Никольского рукава Северной Двины осталось меньше пятнадцати хозяйств, и в районе решили объединить коммуну «Искра» с Кудьмозерским колхозом.
В Похозяйственную книгу №2 на 1935 год исполнительного комитета Кудьмозерского сельского Совета депутатов Приморского района архангельской области внесены хозяйства населенного пункта «Никольское устье» за №85 Котова Василия Семёновича, №86 Котова Егора Семёновича, №87 Киятова Степана Андреевича, №88 Погребного Александра Тимофеевича, №89 Воронцова Ефима, №90 Былыгина Ал. Яковлевича,
А через год приехали первые строители будущего Северодвинска. Иван Тарасович Кирилкин, начальник строительства, предложил коммунарам работу. Многие из них приняли предложение.
До сих пор в городе живут семьи Александра Погребного, Василия Котова, Ефима Воронцова. Федора Поликарповича Анкудинова часто можно встретить на улице Воронина. Он поседел, плохо стал видеть (результат контузии в гражданскую войну), но всё так же бодр и подвижен. Встречаясь со старыми друзьями, любит вспоминать прежние времена, особенно говорит о значении коммуны в деле коллективизации сельского хозяйства. Ведь они были первыми, на их опыт в уезде опирались крестьяне, вступая в колхозы.
В. КЛЕВЦОВ стр.3 «Северный рабочий» 11 сентября 1968г.
Из Похозяйственной книги Кудьмозерского сельсовета о семье из коммуны «Искра
У самого Белого моря, недалеко от впадения в него одного из рукавов Северной Двины, одиноко стоял монастырь. Небольшой холм, на котором он возвышался, — единственный клочок твёрдой земли. Кругом вода, болото, низкие чахлые деревца.
В июле 1936 года сюда пришел пароход «Иван Каляев» с двумя баржами и первостроителями на борту (на фото он вдалеке). После первого знакомства с территорией вечером 26 июля состоялось комсомольское собрание…
На фото лето 1936 года у монастыря, а через год картофельное поле и луг коммуны «Искра» стали центральной площадью посёлка Судострой. Коммуна «Искра», зарегистрированная в 1926 году, организовалась в 1929 году численностью 15 семей с 68 чел., закончила свою хозяйственную деятельность, объём которой виден из статьи «КОММУНА «ИСКРА» 20 мая сев закончит» в газете Приморского района «Большевистская путина»:
«В коммуне «Искра» сев проходит в полном разгаре. На 14 мая было посеяно 2 га (гектара) и вспахано целины 2 га. Работают бригадами. По плану намечено засеять 12 га, из них: ячменя 1 га, картофеля 2 га, капусты 0,5 га, турнепса 1,5 га и викоовсяной смеси 6 га.
К 20 мая будет закончен сев ячменя, викоовсяной смеси и турнепса. К 1 июня закончат посадку картофеля и капусты. Коммунары вечерами работают на поимке аварийного леса. Собрали 400 бревен.
На путину выезжают на днях к Канинскому полуострову 5 человек…»
Завод Архсудострой
Несколько десятков строителей в первые дни жили на пароходе. Первая задача была строительство причала для приёма строителей и строительных материалов. Создавались цеха завода Архсудостроя, через 2 года ставшего строительством №203.
Метр за метром отвоёвывали у болота территорию для новостроек. Трёхметровый пласт торфа прорезали узкие осушительные канавы. Рефулеры Гидростроев №№1,2 и 3 намывали территорию двухметровым слоем песка. Стали появляться районы посёлка (6 участков) и микро — посёлки, так, у шпалозаводов на Яграх и в низовьях реки Кудьма, у Водоканалстроя в среднем течении реки Кудьма.
Лесной отдел с Приморским леспромхозом через рабочий участок на реке Сума, где складируется пиловочник, обеспечивают полностью Гражданстрой пиломатериалами для строительства жилых и административных домов в посёлке. Параллельно Промстрой №№1и 2 готовили площадку для строительства завода.
Дорстрой №№1и2 вели строительство сланевых дорог для автотранспорта и временных железнодорожных путей узкой и широкой колеи к местам возведения домов для трамвайной системы перевозки грузов вагонетками и вагонами – грузовозами с использованием механической и конной тяги.
За Кирпичстроем был закреплен завод красного кирпича в посёлке Глинники. Паросантехмонтаж насыщал котельные оборудованием, создавал поверхностные инженерные сети для отопления в коробах, которые выполняли ещё роль тротуаров к новым домам.
Паросантехмонтаж насыщал котельные оборудованием, создавал поверхностные инженерные сети для отопления в коробах, которые выполняли ещё роль тротуаров к новым домам.
В подсобном хозяйстве уже было 83 крупного рогатого скота, из них 60 коров, и 31 свинья.
Были созданы участки в карьерах Лайский и Ломовое по добыче природных стройматериалов для стройки в посёлке. Учитывая в необходимости благоустраивать посёлок, был создан цех озеленения.
Также был открыт новый филиал Госбанка с почтовым адресом Приморский район село Никольское на основании Постановления заседания Президиума Северного областного исполнительного комитета (ГААО фонд 2063, опись 1, дело 10, стр.16) от 9 января 1937 года протокол №146 вопрос №53.
На основании Постановления заседания Президиума Северного областного исполнительного комитета (ГААО фонд 2063, опись 1, дело 10, стр.313) от 26 февраля 1937 года протокол №158 вопрос №15 решен земельный вопрос.
Среди прибывших строителей были и семейные, детям которых требовалась школа. К 10 января 1937 года были сформированы классы, и в помещениях рабочего клуба на 1-м участке приступили к занятиям. Вновь прибывающим кроме профессионального обучения требовалось и общеобразовательное. К осени 1937 года в поселке создали для взрослых среднюю и неполную среднюю школы, в которые были записаны более 600 человек.
Посёлок рос семимильными шагами!
Площадь Октябрьская
Митинг 7 ноября 1937 года. Сегодня на этом месте склад стали между цехами 20 и21.
На фотографии центральная площадь поселка Судострой – Октябрьская. Свое название она получила не случайно, в честь главного праздника молодого Советского государства. Площадь находилась под стенами Николо — Корельского монастыря и уже в конце 1930-х годов, как, впрочем, и большинство зданий первого участка, была снесена после появления опорного проекта города. Днем 7 ноября 1937 года на площади около трибуны состоялся митинг.
Обратите внимание, что трибуна построена в виде корабля, по очертаниям видно, что это крейсер «Аврора» — символ революции. Все вокруг украшено к празднику. На красном кумачовом полотнище портреты политических деятелей молодого Советского государства. На самом большом портрете по негласному правилу изображен Иосиф Сталин, рядом с ним Клим Ворошилов. На портретах поменьше — Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович, Михаил Калинин, Анастас Микоян и Владимир Ильич Ленин. Рядом с трибуной поставлены стенды «Лучшие люди» с портретами стахановцев и видных жителей поселка.
Над площадью на самой высокой точке – барабане Никольского собора — установлены крупные римские цифры – 20 – к юбилею свершения. Транспаранты повсюду: на трибуне, среди митингующих. Поселковая газета «Сталинец», выпущенная к 7 ноября, анонсировала около 20 мероприятий для жителей поселка. Это были концерты, спектакли, кино, а вечером желающие могли посетить бал-маскарад.
Вид: конец 19 века
начало 21 века
К 1 декабря 1937 года жилой фонд посёлка состоял из 193 деревянных домов общей площадью 81256 кв. метров (из них 16258 — бараки). Централизованное отопление обеспечивали 17 котельных. Работали 3 бани (баня — роскошное по тем временам, а, главное, долгожданное сооружение с общими залами и душевыми), прачечная. Действовали 4 школы, детсад, ясли, Поликлиника и больница. Из предприятий торговли и общественного питания были сданы в эксплуатацию 12 столовых, 3 хлебопекарни, 6 продовольственных магазинов.
А. Микляев